портрет

Boccaccino. Gypsy Girl. 1505. oil 24x19 sm. Galeria de Uffizi. Florence.
Глаз не могу оторвать...

как мы ночевали под стенами монастыря в аризоне

фото@pochitai-2005

…вообще-то план был заночевать в пустыне. Там ждала нас так называемая “дача” - два металлических вагончика. Все примитивно, какие-то нары, одеяла, мешки. Электричества конечно нету, но есть спички, свечки. Можно и прямо под открытым небом, где есть немного воздуха, на мешках. Две собаки – это хорошо на случай прихода кайотов - отгонят, чтоб не выли, хотя собаки воют еще хуже кайотов, от дневного перегрева, наверное и голода.


фото@pochitai-2005

я за этим и ехала на "дачу", переночевать в абсолютной пустыне – посреди ничего, хотя там недалеко зона. ну нет замков и хорошо, воровать на “даче” сына миллионера нечего, можете порыться в мешках с одеждой для оправки в Мексику – берите если чего надо. Еду сготовить можно на огне, кактусы поджарить, фонарик где-то был… воды нашли дождевой в маленькой глиняной ложбине, в темноте "накрыли стол", чего-то поели...

Но ночевать тут она забоялась - шакалов, зоны, темноты, луны желтой.


фото@pochitai-2005

Ну хорошо, ладно, поехали обратно в монастырь… Но там в восемь вечера отбой, ворота символически закрываются, входа нет… а было уже далеко за десять, когда мы “с дачи” вернулись. И остались мы по дорожной привычке ночевать в машине, под стенами монастыря.

Я раньше слышала рассказ про монастырь старца Ефрема в Аризоне, что там монахи ночью ходят вокруг монастыря с молитвой. Но как-то не могла себе этого представить. Хороводом что-ли ходят или как?

И вот мы откинули сиденья в машине, отвинтили немного окна для воздуха – благо температура под вечер упала - и расположились на ночлег, под кактусом, на монастырском паркинге. Перед нами стена монастыря, но темнотища полная и ничего не видно. Тишина хоть ножом режь. Тока звезды. Шепчемся. Вроде как начали засыпать. И тут началось…

“кто-то идёт!” …шум шагов по гравию… шух-шух-шух… она подняла голову “посмотреть”. говорю, приклонись, сиди тихо. шаги приближаются. монах. как шахтёр. на лбу у него фонарик. куда монах смотрит, туда фонарик и слепит.

шух-шух-шух… шаги всё ближе, слышим голос… “Керин Ису Христе э лэй сонме… Керин Ису Христе э лэй сонме…” пригнись – жму ее вниз. и белые ее волосы, чтоб не отражались в свете. сиди. тихо. сама думаю, мы как бесы затихарились. во страшно бесам. и что будут делать если найдут. кто кого больше испугается.

темнотища. пустыня. Небо. Монастырь. но вот шаги удаляются, голос уходит… стараемся заснуть, но я уже спать не могу. обстановка не располагает. жду. вот опять шуршание по графию. шаги. направленный поток света. и сильный голос “Керин Ису Христе э лэй сонме… Керин Ису Христе э лей сонме…” и не шепчет, не шепелявит, а почти кричит, в силу, в пустыню - “Керин Ису Христе!” проходит совсем рядом с машиной. я прямо чувствую как каждый шаг отдается во мне, каждый кусок гравия острым уголом, каждый “Керин Ису Христе”… ничего себе ночка...

Думаю, вот оказывается как они круги-то по ночам нарезают. Взаправду. Не спят. Вот оно бдение. Круг за кругом ходят. Всю ночь с четками, с Иисусовой молитвой.

…и еще мысль приходит, что следующего круга нам не избежать

письмо

"...I walked down the 3 stairways, completely dark, to the equally dark cellar-tunnel. No need for a light, I know every step. Walk around the monastery cat's waterbowl on the corner, feel for the lightswitch at the boiler room door, and I can see again. I dig through boxes of old parts, and find the box containing new sealing washers for water faucets, and find the one that matches the worn seal in my pocket.

I look behind the boiler, and find father Flor's toolbox. 84 years old, He has not been the same since old father Myfodi died last year. No longer able to keep ahead of simple repairs, he often says, "it has only been broken for a year", and things remain broken. He is confused by Alzhymer's disease, and is angered if someone tries to do the work he once did. But he is Archimandrite, second only to Vladika here in the diaspora. So I quickly find the wrenches I need, and notice that he now absurdly wraps some of the wrenches in food-wrapping aluminum foil! Tools ars oddly, carefully arranged, I try to remember placement to avoid his wrath.


Back upstairs to the infirmary. Father Cyprian has asked me to fix the broken faucet. He is one of the people closest to God in this world. There are no patients today, last was my dear insane friend Sergeius Ternapolsky, once an electrical engineer, died of old age in Fr. Cyprian's loving arms here 10 days ago.

The faucet screws are frozen with rust, I use the small gas torch from behind the iconostas, used to light censers, to heat and loosen screws and handles, then replace rubber washers. It works! Only God can fix a rusty, leaky faucet. Robert only turns wrenches, and prays old parts do not break.

Back into the dark tunnel, tools away, exactly as found! and escape, unseen... other end of tunnel, Constantine, the drunkard worker, cleans 4 nice fish he caught with old father Iov today. We will eat some in the tropezza after things quiet down tonite, but I will no longer give him the vodka he hopes for, but he will not ask me for. He is in alcoholic's recovery program, I don't want this dear friend to die. He beats me in chess always by my third move, shakes his head at my poor chess strategy, and says, "Robert, for what?" as if I were committing suicide or re-marrying or something.

Bell rings, we hurry to tropezza, I sit by Vaseli, the worker, who is a natural artist, in stone sculpture. I have missed him, last saw him a year ago, when we were a little drunk and he photographed me in his cossack uniform.

We are surrounded by beautiful tropezza paintings. Vladyka leads us in prayer, then, best food I ever ate. Good Kasha, clabbered milk, monastery bread, mushrooms and noodles, borscht, tea. I eat quickly, head down, bell rings, prayer, and all end eating, dishes to kitchen, I help pick up, new cook Oleg gives me some special bit of food, I give him some dried figs I always carry, we talk about our children and broken families.

Fissuke offers a Russian language lesson. He has birth defect, hands like the claws of a lobster.We take tea and bread to my cell, but on the way, we stopat the "little church" 2 doors away for little compline, sing something in Russian, venerate icons and what I think are finger-bones of dead Saints. Then to my cell, re-learn some simple words I have forgotten, and soon I ask to end lesson, and sleep untill morning liturgy.

These are the people I love, and the way I prefer to spend my time. But when offered tonsure, I said no. I think of airplanes too much to be monk..."

(напечатано с разрешения автора
- н.)

Grizzly Man

Посмотрела нормальный фильм на большом экране - Grizzly Man. Про одного американского парня, Тима Трэдвэла. У него были проблемы с наркотиками и алкоголем. Он решил уехать от людей, от цивилизации, уехать подальше -
и уехал на Аляску.

Его забросили самолетом на водных лыжах в дикую область Аляски, где живут медведи гризли. И он с ними жил как медведь. Поставил палатку (кэпм) прямо на пересечении их троп и "дал медведям обещание" больше не пить и не курить.

Он вжился в образ медведя, представляя что он сам гризли. Он в фильме всё время признается медведям (и лисам) в любви. Думаю, что он ушёл на Аляску, в природу, к медведям практиковать любовь. Постоянное чувство опасности, пребывания на грани жизни и смерти, дает ему нечто очень сильное. Видимо, непривязанность к жизни, то есть практику чистой любви, когда есть только момент - а следующий может стать концом.




Не только он подходит близко-близко к мощным меховым "предаторам", но и гладит их по носу, трогает мех, поворачивается к ним спиной. Они его терпят. Думают, может, что он "того". Даже и слушаются. А уж лисята как кайфуют от его нежности, смешные такие. Интересно, что ведя себя "как медведь" иногда Тим вдруг перевоплощается в какого-то голивудского идиота - так как он снимает сам себя на камеру. Гризли самые опасные медведи, которые питаются мясом (а не ягодками, как мишки из русских сказок).



Жил он в кэмпе несколько лет подряд, именно лет (ну и мошкары там, огромные мохи такие, не мошки, а мошищи - одна такая на камеру села, и полэкрана заняла, и жужжат, и зудят... могу представить каково там без сетки...) Последнее лето 2003 года к нему приехала подруга Эми, которая медведей боялась, но видимо очень доверяла Тиму. Вот они на фотографии вместе у самолета на водных лыжах. В фильме она вообще не показывает лица. Как будто ее и нет.




Они погибли вместе. За день до конца летнего кэпма 2003 года. На Тима напал медведь. Вроде как "пришлый" медведь, не из "их" стаи. Камера не была направлена прямо на место, но записывала звук. Эми кричала Тиму "прикинься мёртвым" (хотя гризли ведь именно мертвечину и едят), а Тим кричал ей "беги!", пытаясь спасти. Прикидываться было уже не надо. Убежать Эми тоже не успела. Медведь их обоих съел почти полностью.

Жуткий конец. Тим мечтал о таком. Он считал, что если он погибнет от лап гризли, то его послание о любви к медведям дойдет до людей. Потому что если до людей что-то доходит, то только через смерть.

Но зачем же он взял с собой девушку?